Вопрос: Я боюсь своих желаний. Точнее, боюсь им следовать, реализовывать. Вот, к примеру, лежит на полке пирожок. И я жутко хочу его цапнуть и съесть. Но в голове вдруг начинает звучать целый хор запретов: «Хорошие девочки не хватают пирожки как дикие обезьяны», «А вдруг он испорченный, и тебе станет худо?», «А что, если на этот пирожок уже есть другие претенденты, и они обидятся?» — ну и прочее такое. Чем сильнее желание, тем жестче и разнообразнее внутренние контрмеры. Как с этим быть и где из этого выход?
Ответ: Чем люди отличаются от животных? Ничем особенным, кроме способности усложнять себе жизнь, создавая виртуальные — существующие только в голове — психологические проблемы. Самоидентификация и способность к абстрактному мышлению, помимо огромных эволюционных преимуществ, стали причиной затруднений, с которыми ни одно животное никогда не сталкивается.
Зверю не приходится уговаривать себя не брать пирожок, мол, это некрасиво и не понравится хозяину. У животного все проще — если несколько прошлых попыток схватить пирожок обернулись неприятными ощущениями, желание естественным образом исчезает или блокируется безо всяких самоуговоров. Это ведь абсолютно логично: если удовольствие от действия меньше, чем неудовольствие от последствий, то повторять это действие не стоит. Даже думать тут не о чем. С другой стороны, если удовольствия оказалось больше, то ничто не заставит зверя отказаться от своих намерений получить желаемое. Все просто и естественно.
То есть отказ от некоторых желаний — это совершенное нормальное и оправданное поведение. Собака хочет стащить котлету со стола, но недовольство хозяина для нее страшнее, поэтому она будет просто смотреть на желанный кусок самым печальным из своих взглядов — манипулировать хозяином ей никто не запрещал.
Человек устроен точно так же: если попытка исполнения какого-то желания неоднократно приводила к неприятным последствиям, то после нескольких таких «уроков», в противовес желанию, возникает мотив для его блокировки. А поскольку мы обладаем каким-никаким самосознанием, этот процесс самоблокировки (или его побочные эффекты) мы вполне можем пронаблюдать — как раз в форме всех этих контраргументов, которые в момент принятия решения навязчиво прокручиваются в голове.
Любопытно здесь то, что человек очень редко осознает самый главный контраргумент: «Прошлая попытка исполнить это желание причинила мне боль, физическую или душевную». Вместо этого мы часто обнаруживаем у себя тенденцию доказать, что желание не стоит исполнения — виноград, мол, зеленый, поэтому мы его не хотим. С этого момента как раз начинается психология. Обесценивание желания снижает болевые ощущения от неспособности его реализовать. То есть на уровне внутреннего диалога мы наблюдаем не только процесс естественной самоблокировки, но и работу дополнительной психологической подпрограммы, цель которой в снижении душевных страданий по поводу не исполненного желания.
Все это еще относительно здоровое и разумное функционирование психики. Некоторые желания мы свободно исполняем, некоторые желания блокируем, слегка сожалея об этом, но есть более сложная и тонкая проблема, когда нежелательными для нас оказываются не последствия, а сам факт наличия определенного желания.
У зверя нет никакого самомнения. Даже самый воспитанный пес никогда не переживает о том, считают ли его «хорошим». Мнение хозяина его интересует только в том смысле, продолжает ли тот накладывать в миску еду и время от времени кидать мяч или трепать за ухом. Если хозяину что-то явно не нравится, собака прекратит это делать, но никогда она не поселит у себя в голове маленького внутреннего хозяина, который будет следить за ее поведением в отсутствие хозяина настоящего. У собаки нет внутренней потребности нравиться себе или кому-то еще: либо она всегда собой довольна (мечта любого человека!), либо, вероятнее, у нее просто нет в голове такого вопроса.
Не имея личностного сознания, зверь избавлен от любых проблем самооценки — его интересуют еда и комфорт, а не образ, который при этом возникает в глазах хозяина. Представьте, какими виноватыми должны бы чувствовать себя домашние зверушки, проживая всю жизнь за счет хозяина и не отдавая ничего взамен! Но ведь не чувствуют. И вовсе не из-за спеси, мол, одно наше великолепное присутствие, окупает все затраты на содержание, а потому что у них нет внутри механизма, который мог бы породить подобные сомнения. А у человека есть… цена эволюции сознания.
И будучи озабоченными своей самопрезентацией, мы вынуждены контролировать не только свое фактическое поведение, но само возникновение желаний. Первое позволяет нам скрывать свою природу от других, второе — есть попытка скрыть свою природу от самих себя. И мы действительно боимся своих желаний. Не потому, что они обязательно ведут к поступкам, которые вызовут чужое осуждение, а потому что само их наличие вызывает у нас свое собственное автономное самоосуждение.
В итоге все это приводит к тому, что большинство внутренних блокировок срабатывают из-за чисто психологического, а не физического дискомфорта. Никто не бил нас ремнем по заднице, нам просто недвусмысленно дали понять, что хотеть «цапнуть пирожок» — это плохо, и нас за это перестанут любить. Но душевная боль от этого была такой сильной, что теперь мы, прежде всего, защищаем выживание своей личности, и только потом — выживание и комфорт своего организма. Для человека лучше быть голодным, но хорошим, чем сытым, но плохим. Как зверь защищает свой живот — самое слабое свое место, так человек защищает сердцевину своего существа — свою личность и самооценку. Такой вот своеобразный терновый венец творения.
Есть этому еще одна причина. Что бы ни говорили нам философские и духовные учения об отсутствии контроля над желаниями, в своем субъективном мире мы все живем с непрошибаемой убежденностью, что наши желания принадлежат нам и нами контролируются. Например, в случае телесных функций мы довольно легко можем от них дистанцироваться: если у нас в животе что-то громко булькнуло, мы испытаем неловкость за свой организм и чуть-чуть за «себя», но в целом останемся психологически невредимы — это ведь всего лишь организм, это не «Я». А в отношении своих желаний мы такого фокуса проделать не способны — уж если «булькнуло» внутри какое-то желание, то мы не можем от него так просто отвертеться, сославшись по аналогии на то, что это всего лишь психика, а «Я» тут ни при чем.
Мы не можем отделить себя от своих желаний. В нашем внутреннем мире, каких бы философских позиций мы не придерживались, «Я» и «мои желания» — это неразделимые явления. У «меня» не может быть «не моего» желания. Желание оно всегда «мое», даже если мне это в корне не нравится. И никакие отговорки здесь не срабатывают, любое желание всегда остается «моим собственным» и определенным образом меня характеризует. И когда человек обнаруживает у себя внутри какое-то неприглядное желание, у него нет ни единого шанса отвертеться от соответствующего вывода: «Я тот человек, у которого есть плохие, неправильные желания». Будет ли реализовано это желание, уже не важно. Для самооценки важен сам факт того, что оно возникло. Раз возникло, значит, уже все ясно.
И вот отсюда начинается невроз — попытка человека вывернуться в ситуации, когда внутренние факты говорят об одном, а думать о себе хочется совершенно другое. Можно сказать, что наше вечное недовольство собой, наш неизлечимый внутренний конфликт — это конфликт со своими желаниями. Мы обнаруживаем в себе такие мотивы и хотения, которые никак не вписываются в тот образ, который мы пытаемся на себя надеть. Быть может, у нас получается свои темные желания скрыть от других, но мы никак не можем скрыть их от самих себя: мы знаем, чего мы хотим, но изо всех сил пытаемся сделать вид, что это не так. Цивилизованный, социально адаптированный человек — это не тот, у кого нет неправильных желаний, а тот, кто научился врать, что их нет… и, что хуже всего — врет он самому себе.
В порядке продвижения от ложного понимания себя к истинному, можно сказать, что поступки характеризуют человека точнее, чем его слова, а желания — еще точнее, чем поступки. И в глубине души мы это прекрасно осознаем, и именно поэтому в самом буквальном смысле до чертиков боимся своих желаний. Наши желания — это правда о нас самих, подчас очень горькая и неприглядная, но правда.
Поэтому внутренний диалог, который мы наблюдаем в спорных ситуациях, это не просто попытка заблокировать нежелательное поведение, — это попытка выгородить себя, защититься от своего желания и от того, что для нас значит его наличие. Весь этот поток внутренних контраргументов — это попытка подавить и заблокировать возникшее желание или, на худой конец, доказать, что его возникновение — это ошибка, глюк программы, временное помешательство, а на самом деле я совсем другой человек!
Наши желания — это сокровенная правда о нашей истинной сущности, настолько сокровенная, что мы прячем ее даже от самих себя. И чем сильнее желание, тем сильнее оно нас обнажает. Наши желания срывают с нас всякие маски, и поэтому мы чувствуем себя так уязвимо, когда приходится открываться в близких отношениях. И от другого человека мы, в сущности, хотим именно этого — принятия наших желаний, которые мы сами в себе принять не можем.
Полюби мои настоящие желания, и я почувствую, что ты любишь МЕНЯ. Полюби мою лживую сказку о себе, и… я буду благодарен, но почувствую себя преданным и одиноким. Горькая ирония большинства любовных союзов.
Страх перед своими желаниями, перед своими сильными чувствами — это страх самих себя, острое недоверие, а часто и отвращение к себе. Нежелание быть собой — тем собой, который есть на самом деле, а не тем, каким хотелось бы быть, если бы кто-то спросил нашего мнения. Но ведь никто не спрашивает…
Другие вопросы и ответы: МозгоFAQ.
