О людях без веры

В этот раз о странном и неожиданном. Об одной тонкой душевной материи, о которой не пишут в учебниках психологии.

Отсылки к чему-то подобному есть у Кастанеды и, кажется, звучат где-то в самурайских наставлениях. Есть об этом и в Библии, и, наверняка, оно прослеживается в священных текстах всех прочих религиозных традиций, построенных на вере, потому что статья именно об этом — о вере.

Но речь не о вере в Бога, хотя это частный случай того самого явления, которое хочется попробовать разъяснить. Речь о вере вообще — о том, что происходит с человеком, когда он во что-нибудь верит и проживает жизнь в согласии с этой верой, и что с ним творится, когда он ни во что не верит или отказывается брать на себя ответственность за свои собственные убеждения, и жизнь его расходится с мировоззрением.

Жизнь — штука загадочная, не ставящая перед человеком каких-либо определенных задач и не предполагающая каких-либо однозначных ответов. Жить можно и так, и сяк, и этак. Все профессии важны, все профессии нужны… даже если профессия эта — лежание перед телевизором на диване.

Каждый человек, однако, имеет в глубине своей души те или иные убеждения — его собственное определение правильного образа жизни, его собственное определение добра и зла. И если случается так, что эти убеждения в целом соответствуют общепринятым, то человеку живется чуть проще — ему хотя бы не приходится отстаивать свою веру в чужих глазах. Если же внутренние установки расходятся с тем, что проповедуется окружающими его людьми, человек в беде: ему придется с боем отстоять свое право на отличие, или же быть раздавленным неврозом.

Но еще хуже и опаснее ситуация, когда человек не отдает себе отчета в своих собственных убеждениях или отказывается принять их всерьез и привести свою жизнь в соответствие с ними. Оглянитесь на людей, которые вызывают у вас восхищение своим характером. Обратите внимание, что это всегда люди с твердыми и четко сформулированными убеждениями, которые они отстаивают практически любой ценой. И оглянитесь на людей, которые вызывают у вас чувство неловкости, если не презрения, — там вы обнаружите отсутствие всякого внутреннего стержня, внятных убеждений и нежелание придерживаться какой-либо устойчивой линии в жизни. Первые всю жизнь следуют одним курсом, вторые — всю жизнь лавируют и меняют направление. Первые всю жизнь за что-то сражаются, вторые всю жизнь дезертируют.

Возможно, дело в воспитании. Возможно, это какая-то предрасположенность. Возможно, чистая случайность. Однако с уверенностью можно сказать, что никто не обречен быть дезертиром, и любой человек, как бы он ни застрял в политике избегания, может прояснить для себя свои собственные ценности и привести свою жизнь в соответствие с ними. И только тогда он сможет ощутить удовлетворение человека, который знает, зачем он живет, и может без стыда смотреть в глаза своему отражению в зеркале.

В значительной степени отсутствие личной веры — это проявление инфантилизма, о котором была речь в недавней статье. По сути, это тот самый добровольный отказ от развития в надежде облегчить себе таким образом существование. Но цена этого выбора — невроз и хроническое недовольство собой. И никакая психотерапия чудесным образом этот невроз не вылечит — исцелиться можно только ценой принятия полной ответственности за свои убеждения.

Другой широко распространенный сценарий, при котором происходит отказ от воплощения в жизнь собственных убеждений, — это преждевременное знакомство с философией вообще и, в особенности, с философией дзен и адвайты. Пришедшая с Востока идея о том, что все происходит само по себе и ничто не имеет значения, используется инфантильным сознанием, как аргумент в пользу своей стратегии вечного убегания. Причем сама эта идея не становится убеждением, не превращается в глубокую личную веру, а служит лишь оправданием, которое достается из кармана только, когда надо в очередной раз чем-то подкрепить свой самообман.

И то же самое происходит с людьми, которые «верят» в Бога только для того, чтобы оправдывать собственное безволие и нежелание нести ответственность за свою жизнь. Но это не значит, что все верующие таковы, и что в этом удел любой веры вообще. Истинная вера в Бога или любая другая глубокая вера в те или иные жизненные принципы — это деятельная и действенная практика, последовательное и терпеливое выполнение которой, выводит человека на новый уровень сознания, заставляет его взрослеть и с каждым новым усилием становиться мудрее.

Философские идеи об относительности добра и зла ни в коем случае не должны использоваться в качестве приправы «по вкусу». Либо все, либо ничего. Либо надо раз и навсегда признать, что нет никакого зла и никакого добра, либо выкинуть из головы все эти философствования. Ноль или единица, и никаких дробных чисел. И то же самое с идеями о свободе воли и ее отсутствии — они обретают смысл только в черно-белом варианте. Либо свобода есть, либо ее нет. Никаких промежуточных оттенков. И любые компромиссные варианты в обсуждении этих тем — это и есть очевиднейший признак того, что они используются только для самооправдания. А попробуйте-ка обойтись без компромиссов, и вы обнаружите, что это гораздо сложнее и болезненнее.

Такие масштабные по своему воздействию на психику идеи тоже могут быть предметом искренней глубокой веры. Все религии построены на этом принципе. Однако очень мало людей на свете, которые действительно могут так верить — для этого нужна особая предрасположенность. Именно поэтому даже в самых отдаленных, закрытых от посторонних глаз монастырях крайне редко можно встретить человека, который целиком и полностью посвятил свою жизнь служению Богу. Большинство же верующих верят в Бога делают это только от случая к случаю — кто-то чаще, кто-то реже. Тотальная и безоговорочная вера в Бога — это подвиг, на который способны очень немногие, и процент святых среди общей массы верующих указывает именно на это.

А всем остальным остается два пути: прожить свою жизнь безо всякой веры вообще или же выстроить (а точнее — осознать и признать) свою собственную систему верований и прожить жизнь в согласии с ней. Первые никогда по-настоящему не поймут, о чем говорят философы и мудрецы, и проживут скучную жизнь, лишенную всякого вкуса, у вторых же будет хороший шанс самим стать мудрецами… но, только если они не отступятся от своей веры и будут сражаться за нее в полную силу.

Добро и зло относительны. Свободы воли нет. Но если нет возможности по-настоящему сделать это верой всей своей жизни, то единственный способ прийти к настоящему осознанию этих идей — вступить в схватку и отстоять свою веру в добро и свободу волеизъявления. Чтобы прийти к смирению, нужно сразиться против всякого смирения. Чтобы осознать, что нет никакого добра и зла, нужно приложить все возможные усилия, чтобы доказать, что они есть. Чтобы осознать отсутствие свободы воли, нужно приложить всю возможную волю, чтобы продемонстрировать свою свободу.

Добро должно сразиться со злом: только так человек может повзрослеть, только так он может прийти к согласию с собой, только так он может быть счастлив простым земным счастьем. Сражение должно состояться, потому что, если этого не происходит, то не происходит вообще ничего. Все развитие построено на этом антагонизме, и если человек отказывается принять деятельное участие в этой вечной битве добра и зла, происходящей в декорациях его собственной жизни, то он так навсегда и застревает на этапе звериного бессмысленного и бессознательного существования.

И здесь не важно, на чьей именно стороне выступает человек: на стороне общепринятого добра или общепринятого зла. В конце концов, человек должен выступить на стороне своей собственной веры, даже если она кардинально расходится с тем, во что верят все вокруг. Потому что собственная вера и собственные убеждения — это единственное добро на свете. Никакого иного универсального добра не существует.

Добро всегда субъективно, иррационально и недоказуемо. И если в какое-то добро верит больше людей, это не делает данное конкретное добро более объективным. Добро и зло — это всегда предмет личной веры, и вопрос только в том, готов ли человек эту свою веру отстаивать и за нее умереть, ясно при этом осознавая, что это всего лишь вера. Если нет, то он обречен навсегда остаться ребенком и, умирая, сожалеть о прожитой жизни.

И именно поэтому человек должен (1) во что-то верить, (2) знать, во что он верит, и (3) отстаивать свою веру ценой всех возможных лишений. Не потому, что так правильно. Не потому, что развитие — добро, а стагнация — зло. А просто потому, что, не принимая на себя ответственность за свою собственную веру, человек обречен быть несчастным, и никакие богатства, никакие достижения, никакая любовь не сделают его ни на йоту счастливее. Согласие с собой, согласие с собственной верой — необходимое условие не то что счастья, а даже просто нормального комфортного существования. А невроз и всякая психологическая проблема — это ни что иное, как результат расхождения личных убеждений с фактическим образом жизни.

Если выразить это проще, то речь о том, есть ли у человека свои собственные принципы и мораль, осознает ли он их и следует ли он сам своим взглядам и установкам. Под этим не подразумевается ничего мистического или религиозного. Речь о самых простых вещах — о том, что такое хорошо и что такое плохо для данного конкретного человека. Поначалу это могут быть вполне традиционные и потому заведомо поверхностные и идеалистические взгляды на жизнь и этику. Позже, со временем, они становятся более реалистичными и взвешенными. Но какими бы они ни были на данном жизненном этапе, очень важно их ясно осознавать и приводить свою жизнь с ними в соответствие.

Традиционная вера в Бога и религиозная система взглядов — это, как уже было сказано, всего лишь частный случай убеждений, которые могут приняты человеком в качестве своих собственных. Кастанедовский путь воина — это другая система взглядов, другая вера. Обычная социальная мораль или, скажем, коммунистическая идеология — это тоже пример системы взглядов. И даже воровская этика — это тоже оно. Все эти системы верований отличаются друг от друга по содержанию, но ничем не отличаются по своему воздействию: все они, если принимать их абсолютно всерьез, заставляют человека встать на цыпочки и напрячься изо всех сил, чтобы дотянуться до своего идеала. И все они, рано или поздно, заставят его признать свое поражение и в корне пересмотреть свои взгляды на жизнь — теперь уже, опираясь на факты, а не пустые верования.

Если же никаких определенных взглядов на жизнь у человека нет или, точнее, если он не хочет сам себе признаваться в имеющихся у него убеждениях и ценностях, то у него нет никаких шансов выйти за пределы обычного человеческого невежества. И, даже если он ловко жонглирует философской теорией относительности и изо дня в день практикуется в бытовом пофигизме, считая это своим личным дзеном, это никак не приближает его к истинному осознанию относительности любых категорий и избавлению от всех беспокойств. Не приближает, потому что в действительности ему отнюдь не «пофиг», и он вовсе не лишен своей внутренней системы координат — он просто пытается закрыть глаза на свои внутренние противоречия, прикрываясь поверхностной философской софистикой.

Не существует правильной веры, не существует правильных убеждений, не существует правильной этики, есть только личная вера, личные убеждения и личная этика. Но если уж возникают по этому поводу сомнения, то лучше иметь дурные ценности, чем не иметь их вовсе. Осознать ошибочность своего мировоззрения можно и нужно, а вернуть время, прожитое впустую, вне всякой веры и с закрытыми глазами, — нет.

Правильной веры нет, и всякая вера — это мечта о чем-то заведомо недостижимом и не имеющим самостоятельной ценности. Это всегда всего лишь миф, который захватывает воображение и заставляет человека двигаться к цели за пределами его возможностей. Именно поэтому Кастанеда неоднократно делает оговорку, что воин верит, не веря. Он знает, что это всего лишь вера, но он должен верить! Потому что безверие лишит его воли к действию, к прорыву через все свои слабости и иллюзии к той свободе, которую обещает ему миф о пути воина.

Безверие опаснее любой веры, но и вера тоже может из союзника превратиться в злейшего врага. Это случается, когда она подменяет собой истину и из инструмента освобождения превращается в “золотую клетку”, которую не хочется покидать. Человек сбивается с пути и превращает свою веру в догму, теряя из виду то, что он все еще не знает, а только верит. И тогда это становится его слабостью, его шорами, лишающими возможности оставить веру позади и двинуться дальше — к истине, к свободе, к счастью, к Богу — или каков там миф его конкретной веры.

Это беда огромного числа верующих: вера в Бога подменила им задачу узнать Бога, и теперь им уже не нужен Бог, им достаточно их веры. И то же самое происходит с доморощенными воинами, которые верят в Кастанеду, но теряют из виду суть той свободы, о которой он говорит в своих книгах. И даже с психологами это тоже происходит: сам Фрейд приложил массу усилий к тому, чтобы поверить в психоанализ самому и заставить поверить в него других. И сегодняшние практикующие психологи тоже, зачастую, оказываются в этой ловушке, веря и с пеной у рта защищая ту или иную чужую систему взглядов, вместо того, чтобы взять на себя труд выработать свою собственную.

Это опасная и далеко не последняя ловушка, но это ловушка того уровня, которого человек без веры не достигнет вообще никогда, поскольку он застрял в своем безверии и остановился на гораздо более примитивной стадии развития сознания — на этапе подросткового бунта, когда чужие ценности разрушены, но на их месте не выстроены свои собственные. Высвобождение из прокрустова ложа чужих правил — это важное достижение для взрослеющего человека, но если на месте чужого не возникает что-то свое, это не революция сознания, а бессмысленное и деструктивное варварство.

Человек должен во что-то верить. Не так важно, во что именно, — главное верить и следовать своей собственной вере. Вера должна сразиться с безверием — только тогда ей на смену однажды придет настоящее Знание.

А во что верите вы?