Должен ли психотерапевт быть немного философом? Должен ли он в силу принимаемой на себя ответственности хотя бы стремиться к обретению мудрости? Понимание жизни, психики, психотерапии, самого себя, в конце концов — достаточно ли здесь академических знаний полученных в процессе обучения или все-таки для этого требуется нечто большее?
Ответ, вероятно, кроется в том, какой мы видим функцию психотерапевта. Если его роль сводится к тому, чтобы побыстрее снять актуальные психические напряжения, восстановить утраченное душевное равновесие и вернуть обществу дееспособную социальную единицу, особой мудрости для этого не требуется — вполне достаточно самых общих представлений о психической динамике и пары-тройки терапевтических приемов.
С другой стороны, если психотерапевт не ограничивается ролью «механика души» — то есть, если своей целью он имеет своей глубинную трансформацию личности, ее развитие и становление — владения базовыми знаниями и техниками будет категорически недостаточно. На этом пути уже не обойтись без поиска ответов на сложные мировоззренческие вопросы о месте человека в этой жизни, ценностях, смысле. Не обойтись здесь и без понимания всех тех преград и опасностей, которые подстерегают человека на пути обретения себя — понимания на своем собственном болезненном опыте, а не по учебникам и методичкам.
Если психолог — лишь «санитар» душевного фронта, ему даже вредно будет задумываться о тонкостях душевного устройства и смысле терапевтического процесса. Однако, если он берет на себя ответственность за душевное благополучие своего клиента на длинной дистанции, ему неизбежно придется иметь дело с вопросами философского характера. Ведь невроз лишь в самом поверхностном своем проявлении — явление личностно-социальное. На более глубоком уровне всякий внутренний конфликт имеет под собой основания, традиционно являющиеся предметом исследования философии, а не психологии. И без их понимания психотерапия неизбежно выхолащивается до лечения симптомов.
Сложившаяся практика подготовки в психологических ВУЗах, к сожалению, имеет существенный изъян — молодые психологи, особенно, если они молоды и по годам, входят в профессию имея обширные представления о психологии, но весьма смутные представления о жизни. В программу обучения традиционно включен соответствующий предмет — философия — но целью данной дисциплины является, скорее, ознакомление с историей философии, чем реальное погружение студентов в тему философии жизни.
Есть и другое существенное затруднение — из виду совершенно упускается задача по взращиванию личности будущего психолога, формированию его ценностей и мировоззрения. Психология преподносится, как профессия, которой можно овладеть в отрыве от развития и перестройки своей собственной личности. И даже если студентам предписывается пройти какое-то количество часов личной терапии, этого категорически недостаточно — становление личности, обретение зрелости, не говоря уже о мудрости, требует многих лет упорной работы над собой.
Таким образом, начинающие психологи оказываются абсолютно неготовыми к столкновению с реальными жизненными проблемами своих клиентов. В их арсенале лишь шаблонные представления о психическом устройстве и терапевтическом процессе, и наивная убежденность, что именно это делает их психологами — знатоками человеческих душ. Бытие психологом подменяется игрой в психолога.
Следствием такого положения дел оказываются хорошо известные проблемы вчерашних студентов-психологов: неверие в свои силы, синдром самозванца, низкая фактическая эффективность в работе и практически неизбежное психологическое выгорание. Невозможно решать проблемы выходящие за рамки личной жизненной компетенции. Невозможно брать на себя роль эксперта и не расплачиваться за это глубоким внутренним конфликтом, если фактически экспертом не являешься.
Здесь как раз можно задаться философским вопросом, должен ли вообще психолог быть экспертом в жизни или ему достаточно быть экспертом в психологии. Но это возвращает нас к поставленному ранее вопросу о роли, которую берет на себя психолог — довольствуется ли он уровнем скромного ремесла или стремится к высотам терапевтического искусства. Это, в первую очередь, предмет личного выбора, и именно от этого выбора зависит ответ.
Работа психолога отказывающегося углубляться в философию своей собственной профессии сведется, в лучшем случае, к поверхностному консультированию — к накладыванию бинтов и пластырей на душевные раны своих клиентов. А в худшем — рано или поздно приведет к нарушению базового принципа «не навреди». И чем более психолог уверен, что никакая философия ему не нужна, чем более очевидными кажутся ему ответы на все мировоззренческие вопросы, тем выше вероятность, что рано или поздно он своими заблуждениями кого-нибудь покалечит.
И, к сожалению, это не вопрос профессиональной компетентности, как ее обычно понимают. Никакие знания, никакие навыки, никакие сертификаты не заменят собой главного — искреннего личного стремления к мудрости. Мудрость — это не учебная дисциплина, а воплощенное в своей жизни и на своем личном опыте стремление к познанию. И первый шаг на этом пути — обнаружение того, что в психологии, как и в жизни, все далеко не так однозначно и очевидно.
Одна из типичных ошибок, совершаемых на этой почве, — попытка чинить то, что в действительности не сломано, лечить то, что не является болезнью. Узость взглядов в области психического здоровья и нежелание задаваться вопросами о границах нормы приводит к ошибочной постановке «диагноза» и попыткам «лечения» того, что является индивидуальными особенностями клиента. К той же самой проблеме приводит недооценка фактора возможных типологических различий и принятие психологом своих сугубо личных особенностей за точку отсчета. И формальные знания об опасности проецирования собственных содержаний на клиента здесь не помогают, поскольку психолог даже не догадывается, что кажущиеся ему универсальными свойства человеческой души таковыми совсем не является.
Наличие большого объема знаний не может заменить собой жизненной и профессиональной мудрости. Мудрость не обретается за партой. Философия для своего понимания требует не только и не столько ученического усердия, сколько жизненного опыта и хотя бы нескольких ожогов или ушибов от столкновения поверхностных представлений о психологии с реальной сложностью человеческой души и жизни в целом. Все, что можно было бы предпринять в рамках общей учебной программы, это направить и подтолкнуть будущих психологов к обретению мудрости — не профессиональной компетентности, а компетентности человеческой.
Подводя итог, можно сказать, что существующая образовательная система берет на себя задачу подготовки психолога-профессионала — человека, владеющего соответствующими знаниями и умениями — и практически не заботится о становлении психолога-человека. Если такая работа и происходит, то исключительно молитвами и личным энтузиазмом отдельных преподавателей, которые делятся со студентами не только знаниями, но своей личной мудростью.
Однако нельзя считать это дефектом существующей системы психологического образования. Формирование зрелой личности и глубокое погружение в философию жизни — процесс слишком сложный и плохо формализуемый, чтобы его можно было поставить на широкую ногу. Да и, в конце концов, всему свое время. На начальном этапе подготовки философские вопросы о жизни, психике и психотерапии, скорее, повредят образовательному процессу. Выкладывать на стол сложные и неоднозначные вопросы о психологической практике стоит, когда основные знания и умения в этой области уже усвоены. Чтобы расширить картину мира, надо ее сначала сформировать.
Мудрость — это не гордое обладание знаниями. Напротив, она гораздо ближе к незнанию и обретению, в связи с этим, скромности и смирения. Не потому что так завещал Сократ, а потому что искренняя попытка разобраться в любом сложном вопросе ведет человека не к ответу, а к его отсутствию, и к признанию собственной ничтожности перед лицом по-настоящему важных проблем и вопросов. И это только познавательный уровень мудрости — процесс избавления от иллюзий и ложных притязаний. А кроме этого есть еще мудрость мировоззренческая — особое отношение психотерапевта к жизни, своей профессии, к реальному человеку, который обратился за помощью.
И это не про осознанность, к которой приучают психологов, а про готовность и согласие подчинить всего себя своему делу — добровольное согласие на профессиональную деформацию или, если угодно, на алхимическую трансмутацию. Согласие и даже стремление принести себя в жертву своему призванию — и не из-за каких-то высоких соображений, а из ясного понимания, что только так эту работу можно делать хорошо. Мантию психотерапевта невозможно надевать и снимать согласно рабочему графику — либо она становится второй кожей, а потом и единственной, либо психолог так и остается на уровене санитара-ремесленника.
Философия психотерапии могла бы (должна бы?) стать важным элементом в программе подготовки или повышения квалификации психологов, потому что от освоения этой дисциплины напрямую зависит глубина и качество выполняемой ими работы и диапазон решаемых проблем. Неготовый к сложностям человеческой жизни врач или инженер — это нормально. Но для психотерапевта отсутствие философской базы — это расписка в профессиональной ограниченности или даже полной непригодности.
Но здесь, вероятно, нужно еще раз напомнить об отправной точке всех этих рассуждений — о том, какой мы видим роль и функцию психотерапевта. Ведь, если он всего лишь инструмент социального саморегулирования, без философии вполне можно обойтись. Неизбежным столкновение с философскими проблемами становится только если мы рассматриваем психотерапию в высшем смысле — как инструмент врачевания и взращивания души. Не все психологи стремятся к таким высотам и не всем дано этих высот достичь, но осознавать наличие вершин полезно, даже если совсем не стремишься их покорить.
В отличие от прочих более традиционных дисциплин, философия психотерапии потребовала бы иного подхода в преподавании, поскольку речь здесь идет не о системе знаний, а о формировании мировоззрения, специфической жизненной позиции и философского образа мышления. Основной посыл здесь не в том, чтобы предложить готовые ответы, а в том, чтобы поднять на поверхность сознания обычно ускользающие от него вопросы. Потому что именно эти не имеющие четких ответов вопросы являются проходом к более широкой картине мира, к более цельному и глубокому взгляду на исследуемый предмет.
Где проходит граница между здоровьем и болезнью, и есть ли эта граница вообще? Всякий ли невроз нужно лечить? Всегда ли возможно примирение человека с самим собой? Способен ли психотерапевт понять своего клиента или хотя бы посмотреть на него по-настоящему непредвзято? Что именно приводит к изменениям — техники, отношение, личность терапевта, что-то еще? Психотерапевт инициирует изменения или уже идущие изменения инициируют появление в жизни психотерапевта? Работает ли вообще психотерапия? Если да, как это подтвердить? Если нет, чем мы тогда в психологии занимаемся?
Подобного рода вопросы расшатывают и могут полностью обрушить здание современной психотерапии, и именно поэтому задаваться ими стоит только после того, как это здание уже отстроено и основательно укреплено личным профессиональным опытом. Но, в конечном счете, эти вопросы нужно себе задать — здание должно пройти сейсмическую проверку, и если часть его конструкций рухнет, так тому и быть. Только испытав себя, свои знания и свое мировоззрение на прочность, психолог обретает твердую почву под ногами и начинает по-настоящему понимать суть психологических проблем и терапевтического процесса.
Мудрость — это выход из шаблонного черно-белого восприятия, в восприятие градиентное и многомерное — обнаружение и преодоление противоречий через выход на новые более высокие уровни восприятия и сознания. А философия психотерапии, как возможная самостоятельная дисциплина — это попытка привить любовь к мудрости в сфере психологической практики, сформировать соответствующую жизненную и профессиональную позицию. Мудрости нельзя научить, но вполне можно задать направление и подтолкнуть к ее обретению.
Психолог без мудрости — сапожник без сапог!
p. s.
Наша Школа психологии потихоньку развивается, и где-то на горизонте уже виден тот этап, когда мы будем готовы взяться за программу «воспитания» психологов. Заниматься общей теоретической и практической подготовкой мы не планируем — для этого есть соответствующие институты и школы. А наш интерес в том, чтобы подготовить психолога именно с мировоззренческой и человеческой точки зрения — сформировать мудрую жизненную позицию и преподнести психотерапию, как образ жизни, форму искусства и личного самовыражения. Ведь там, где нет универсальных ответов, остается лишь один — твой собственный. И только начав искать ответы в самом себе, психолог становится настоящим Мастером своего дела.
